![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Окончательный конец веревочки
Aug. 22nd, 2011 10:26 amВеревочка вилась долго, но кончик, всё-таки близко. До ареста, смерти или эмиграции Муаммара Каддафи, одного из самых абсурдных и бессмысленных – и, одновременно, одного из самых жестоких и успешных, если говорить о способностях удерживаться у власти – диктаторов второй половины ХХ века, остались считанные дни, если не часы. Как всегда, в последний момент окружение диктатора начинает соревноваться в том, кто быстрее перейдёт на сторону победителей.
Будущее Ливии выглядит очень сложным: крайне персонализированный режим разрушен силами слабоорганизованных и децентрализованных группировок, многие из которых организованы по этническому принципу, при поддержке войск НАТО. Однако НАТО и ООН вовлечены в куда меньшей степени, чем в Ираке и Афганистане – никто не собирается брать на себя ответственность за то, что Ливия не превратится в арену бесконечных столкновений между разными племенами за нефтяные ресурсы. (Как бы ни глупо было американское вторжение в Ирак, Америка взяла на себя ответственность за прекращение гражданской войны, начавшейся после свержения Хуссейна и, худо-бедно, пока эту ответственность несёт.)
И всё же «арабская весна», в том числе и в Ливии, не вполне безнадёжна. В ХХ веке были примеры стран, в которых после того как правительство пало под ударами внешних сил, прежние институты госуправления полностью разрушены, а политическая элита полностью уничтожена и дискредитирована, начался устойчивый экономический рост. (Примеров жестоких диктатур, которые быстро и гладко стали устойчивыми демократиями тоже немало – те же Испания и Южная Корея, но в них между «диктаторской» элитой и «пост-диктаторской» была некоторая, хотя и не особенно большая, преемственность.) Основные примеры – Германия и Италия.
Сравнение Ливии-2011 с Италией-1943 и Германией-1945 требует некоторого интеллектуального напряжения, но оно не бессмысленно. Режимы Муссолини и Гитлера были крайне персонализированными, институты власти после их падения были полностью разрушены и новые политические лидеры появились из фигур, которые были так же малоизвестны в 45-ом, как неизвестны сейчас имена лидеров ливийских повстанцев.
Есть и благоприятные факторы. Быстрому экономическому восстановлению Западной Европы способствовал «план Маршалла», но этот план был нужен, в качестве специальной государственной программы, именно потому, что в 1945 году, после тридцати лет войн и изоляционизма, мир был крайне разобщён, а барьеры для международной торговли и экономической кооперация, формальные и неформальные, были очень высоки. Сейчас ситуация полностью противоположная – и без всякого вмешательство правительств, международный капитал, привлечённый возможностью получать прибыль от нефти и от потенциально огромных потребительских рынков арабских стран, профинансирует развитие.
Конечно, во многих отношениях Ливия – это не Германия, которая до Гитлера была в течение столетий центром мировой науки, не Италия и не Япония. Запас «человеческого капитала» несравнимо меньше в арабских странах, чем был в странах, проигравших Вторую мировую. Однако считать ливийцев заведомо неспособными на настоящую «весну» - не только революцию, но и успешное развитие после – было бы исторически неоправданным высокомерием.
Будущее Ливии выглядит очень сложным: крайне персонализированный режим разрушен силами слабоорганизованных и децентрализованных группировок, многие из которых организованы по этническому принципу, при поддержке войск НАТО. Однако НАТО и ООН вовлечены в куда меньшей степени, чем в Ираке и Афганистане – никто не собирается брать на себя ответственность за то, что Ливия не превратится в арену бесконечных столкновений между разными племенами за нефтяные ресурсы. (Как бы ни глупо было американское вторжение в Ирак, Америка взяла на себя ответственность за прекращение гражданской войны, начавшейся после свержения Хуссейна и, худо-бедно, пока эту ответственность несёт.)
И всё же «арабская весна», в том числе и в Ливии, не вполне безнадёжна. В ХХ веке были примеры стран, в которых после того как правительство пало под ударами внешних сил, прежние институты госуправления полностью разрушены, а политическая элита полностью уничтожена и дискредитирована, начался устойчивый экономический рост. (Примеров жестоких диктатур, которые быстро и гладко стали устойчивыми демократиями тоже немало – те же Испания и Южная Корея, но в них между «диктаторской» элитой и «пост-диктаторской» была некоторая, хотя и не особенно большая, преемственность.) Основные примеры – Германия и Италия.
Сравнение Ливии-2011 с Италией-1943 и Германией-1945 требует некоторого интеллектуального напряжения, но оно не бессмысленно. Режимы Муссолини и Гитлера были крайне персонализированными, институты власти после их падения были полностью разрушены и новые политические лидеры появились из фигур, которые были так же малоизвестны в 45-ом, как неизвестны сейчас имена лидеров ливийских повстанцев.
Есть и благоприятные факторы. Быстрому экономическому восстановлению Западной Европы способствовал «план Маршалла», но этот план был нужен, в качестве специальной государственной программы, именно потому, что в 1945 году, после тридцати лет войн и изоляционизма, мир был крайне разобщён, а барьеры для международной торговли и экономической кооперация, формальные и неформальные, были очень высоки. Сейчас ситуация полностью противоположная – и без всякого вмешательство правительств, международный капитал, привлечённый возможностью получать прибыль от нефти и от потенциально огромных потребительских рынков арабских стран, профинансирует развитие.
Конечно, во многих отношениях Ливия – это не Германия, которая до Гитлера была в течение столетий центром мировой науки, не Италия и не Япония. Запас «человеческого капитала» несравнимо меньше в арабских странах, чем был в странах, проигравших Вторую мировую. Однако считать ливийцев заведомо неспособными на настоящую «весну» - не только революцию, но и успешное развитие после – было бы исторически неоправданным высокомерием.
